Жены и дочери. Мэри Бартон [сборник 2023] - Элизабет Гаскелл

невозможно. Во всяком случае, он истинный джентльмен и наружностью, и манерами. Имение родовое, не так ли?

— Я ничего в этом не понимаю, — сказала Молли.

Последовало короткое молчание. Затем миссис Гибсон сказала:

— Знаешь ли, я думаю, надо, чтобы твой дорогой папа дал небольшой званый обед и пригласил мистера Осборна Хэмли. Мне бы хотелось, чтобы он почувствовал себя в этом доме своим. Это было бы развлечением для него после скуки и одиночества Хэмли-Холла. Я полагаю, его родители нечасто выезжают?

— Он возвращается в Кембридж на следующей неделе, — сказала Молли.

— Вот как? Ну, тогда мы отложим наш маленький обед до приезда Синтии. Я бы хотела, чтобы у бедняжки было хоть какое-то общество молодежи, когда она вернется.

— А когда она вернется? — спросила Молли, все время ожидавшая с нетерпеливым любопытством возвращения Синтии.

— О, я точно не знаю — может быть, к Новому году, а может быть, не раньше Пасхи. Прежде всего мне надо заново отделать эту гостиную, а затем я собираюсь обставить одинаково ее комнату и твою. Они одного и того же размера, только по разным сторонам коридора.

— Вы собираетесь заново обставлять мою комнату? — спросила Молли, пораженная этими нескончаемыми переменами.

— Да, и твою тоже, дорогая, так что не завидуй.

— О, пожалуйста, мама, мою не надо, — сказала Молли, только сейчас осознав смысл сказанного.

— Непременно надо, дорогая! Твоя тоже будет обставлена заново. Небольшая французская кровать, новые обои, красивый ковер, туалетный столик и зеркало — и у нее будет совсем другой вид.

— Но я не хочу, чтобы у нее был другой вид. Мне она нравится такой, как есть. Пожалуйста, не надо с ней ничего делать.

— Что за глупости, дитя! В жизни не слыхала ничего нелепее! Любая девушка была бы рада избавиться от мебели, годной только для кладовки.

— Она была мамина до того, как мама вышла замуж, — сказала Молли еле слышным голосом, прибегая к этому последнему аргументу с неохотой, но с уверенностью, что против него нельзя возразить.

Миссис Гибсон мгновение помолчала, прежде чем ответить:

— Твои чувства, конечно, делают тебе честь. Но не кажется ли тебе, что чувство может завести слишком далеко? Нам бы пришлось никогда не покупать никакой новой мебели и обходиться насквозь проточенным старьем. Кроме того, дорогая, Холлингфорд покажется Синтии очень унылым после красивой, веселой Франции, а мне хочется сделать ее первые впечатления приятными. У меня есть мысль устроить ее поблизости, и я хочу, чтобы она пришла в хорошее расположение духа, потому что, между нами говоря, дорогая, она немножко, са-а-амую чуточку своевольна. Только не надо об этом говорить твоему папе.

— Но разве нельзя отделать комнату Синтии, а мою не трогать? Пожалуйста, оставьте ее как есть.

— Ни в коем случае! Я не могу на это согласиться. Только подумай, что стали бы говорить обо мне; решили бы, что я балую своего ребенка и пренебрегаю ребенком мужа! Я не желаю этого терпеть.

— Никто и знать не будет.

— Это в таком-то болтливом городишке, как Холлингфорд! Право, Молли, ты или очень глупа, или очень упряма, или тебе безразлично, что станут говорить обо мне, — и все из-за твоей эгоистичной прихоти! Нет! Я перед своей совестью обязана поступить по справедливости, как я ее себе представляю. Каждое пенни, что я трачу на Синтию, я потрачу и на тебя, и не к чему больше об этом говорить.

Таким образом, маленькая, в белой кисее кровать Молли, ее старомодный комод и другие драгоценные напоминания о девичьих днях ее матери были отправлены в чулан, а вскоре, когда в дом приехала Синтия с ее большими французскими сундуками, вся старая мебель, занимавшая место, необходимое для сундуков, исчезла в том же чулане.

Все это время обитатели Тауэрс в поместье отсутствовали: леди Камнор была предписана поездка в Бат на начало зимы, и семья была там вместе с нею. В тусклые, дождливые дни миссис Гибсон обычно казалось, что ей не хватает «Камноров», ибо именно так она стала называть их с тех пор, как ее собственное положение сделалось более относительно их независимым. Эта новая привычка указывала на отличие ее близости к этой семье от благоговейной манеры, в которой жители Холлингфорда привыкли говорить о графе и графине. Как леди Камнор, так и леди Харриет время от времени писали своей «дорогой Клэр». У первой обычно были различные поручения, которые надлежало исполнить в Тауэрс или в городе и которые никто не исполнил бы лучше, чем Клэр, хорошо знакомая со вкусами и обычаями графини. Эти поручения обычно становились причиною многочисленных счетов за одноконные экипажи и коляски от гостиницы «Георг». Мистер Гибсон указывал на эту взаимосвязь своей жене, но она в ответ просила его заметить, что почти всегда за удачным исполнением пожеланий леди Камнор следовала присланная в подарок дичь. Мистеру Гибсону не вполне по душе была и такая взаимосвязь, но об этом он хранил молчание. Письма леди Харриет были коротенькими и забавными. Она питала к своей бывшей гувернантке такого рода расположение, которое побуждало время от времени писать ей и при этом испытывать радость, когда эта полудобровольная обязанность бывала исполнена. Поэтому в ее письмах не было никаких сердечных излияний, а лишь ровно столько семейных новостей и местных сплетен, чтобы дать Клэр почувствовать, что она не забыта своей бывшей ученицей, и все перемежалось умеренными, но искренними изъявлениями уважения. Как эти письма цитировались и постоянно упоминались миссис Гибсон в ее беседах с холлингфордскими дамами! Их эффект она обнаружила еще в Эшкомбе, неменьший они производили и в Холлингфорде. Но она была в некотором недоумении по поводу добрых весточек для Молли в письмах леди Харриет и вопросов о том, как понравился сестрам Браунинг посланный ею чай. Молли пришлось сначала объяснить, а потом полностью пересказать все подробности дня, проведенного ею в доме в Эшкомбе, и последующего визита леди Харриет к ней в дом сестер Браунинг.

— Что за чепуха! — в сердцах сказала миссис Гибсон. — Леди Харриет пришла повидать тебя только из желания позабавиться! Она всего лишь посмеялась над сестрами Браунинг, а они-то обе всем повторяют ее слова и говорят о ней так, словно она их близкая подруга.

— Я не думаю, что она потешалась над ними. Она казалась очень любезной и доброй.

— И ты полагаешь, что знаешь ее лучше, чем знаю я, проведя с нею пятнадцать лет? Говорю тебе, она делает посмешище из всякого, кто не принадлежит к ее кругу. Она же всегда называла сестер Браунинг Пэкси и Флэпси!

— Она